Любопытный хайракан
Отрывок из таежной повести «Источник горных духов»
Это была какая-то сумасшедшая ловля. Отборные, цвета старого черненого серебра хариусы, казалось, только и ждали, когда грубая самодельная «мушка» коснется дна. Время от времени какая-нибудь особенно крупная рыбина, с шумом вывернувшись на поверхность, срывалась с крючка. Клев на этом месте прекращался, но стоило отойти на два-три шага в сторону, и снова одна за другой следовали жадные поклевки. От местных «чалдонов» я не раз слышал о ловле хариуса на глухих таежных речках. Они с увлечением рассказывали, как за полтора-два часа налавливали столько, что часть пойманной рыбы приходилось попросту бросать. Слушал я такие рассказы с изрядной долей скепсиса, считая их не более чем рыбацкими байками, на которые большинство моих друзей-рыболовов были большие мастера.
Увлеченные ловлей, мы не заметили, как солнце скрылось за скалами, и остановились лишь, когда совсем стемнело. Серега разжег костер, а я при его неровном, пляшущем свете принялся собирать валяющуюся вдоль всего берега рыбу. Неожиданно, громко всхрапывая и едва не растоптав наши припасы, откуда-то примчались насмерть перепуганные лошади. Они жались к огню, прядали ушами, вздрагивали, роняя с губ клочья пены, и косились налитыми кровью глазами в темноту.
— Бросай рибу, дарга! Хайракан пришел! Карабин надо скорее! Большой огонь надо! — Серега навалил в костер огромную охапку сухого хвороста. Рыжие языки пламени, словно нехотя лизнули смолистые завитушки, окрепли, с гулом взметнулись в черное небо, осветив пляшущими бликами недалекий лес и обступившие нас плотной стеной заросли таволги. Причудливые тени от лиственниц заметались по поляне, словно все вокруг пустилось вдруг в бешеную, беззвучную пляску-камлание. Серега, лязгнув затвором карабина, напряженно всматривался в сгустившуюся чернильную тьму. Но, как ни напрягали мы глаза, сколько ни прислушивались, ни один посторонний звук, ни одно движение не нарушало ночную тишину. Лошадок, однако, эта тишина не обманывала, и по их поведению было ясно, что зверь затаился где-то совсем рядом. Сколько прошло времени — сказать трудно. Наконец лошади успокоились и снова захрустели травой, не покидая, однако, освещенного костром круга. Немного успокоились и мы. Набрали воды для ужина и собрали часть разбросанной в траве рыбы. Даже здесь, прямо у себя под ногами, мы без труда набрали в мокрой от росы траве почти полное ведро прекрасных хариусов.
— Давай, дарга, моя будет головешка светить, а ты еще собирай! — предложил Серега. — Ведь шибко много осталось!
— Бог с ними, Серега. Куда они денутся? Этих нам и на уху, и на жареху хватит, а рассветет — соберем остальных. Давай лучше ужин готовить! — возразил я, совсем некстати вспомнив слова Серегиного родственника о том, что медведей нынче особенно много. То ли пришли откуда, то ли свои развелись… От предостережений этих, от гнетущего ощущения близкой опасности было как-то неуютно и тревожно. Я украдкой наблюдал за приятелем. Заметно было, что и Сергей чувствует себя не лучше.
Пока он чистил картошку и рыбу для ухи, я, выбрав пяток хариусов покрупнее, набил их сорванными здесь же перьями дикого лука и, насадив на прутья, приспособил над углями. Восхитительный, ни с чем не сравнимый запах поджаренных на углях хариусов поплыл над поляной и, похоже, сослужил нам дурную службу. Едва разложили мы свою снедь и наполнили походные пластмассовые стаканчики, как успокоившиеся было лошади вновь с храпом шарахнулись прямо в костер, разбросав головни, опрокинув чайник и растоптав большую часть нашего ужина. Каким-то чудом Серега успел подхватить котелок с ухой, а почти все хариусы, нарезанный хлеб, сало и лук — все оказалась втоптанным в золу и угли развороченного костра.
— Однако, опять пришел, — выругался Сергей, отставив подальше в сторону котелок и держа на коленях готовый к стрельбе карабин. Но стрелять он не спешил.
— Темно шибко, — пояснил он. — Давай, дарга, маленько огонь бросать. Хайракан огонь шибко не любит, боится.
В два топора мы натесали горку липких от смолы толстых щепок. Подбадривая себя воинственными криками, мы принялись расшвыривать пылающие щепки во все стороны. Разбросанные нами головни на какое-то время создали вокруг нас плотную дымовую завесу, заставившую медведя отступить. Мы задыхались, кашляли, терли слезящиеся глаза, но, по крайней мере, чувствовали себя в относительной безопасности. Лошадки наши тоже успокоились и мирно дремали, голова к голове, не обращая ни малейшего внимания на густой дым и лишь изредка обмахиваясь хвостами.
Скверной была эта ночь. Выпитый спирт и страшная усталость буквально валили с ног. Свинцом наливались веки, но стоило закрыть глаза, как наваливался какой-то животный, безотчетный ужас, руки судорожно начинали шарить вокруг себя в поисках топора, ножа, неважно чего, лишь бы не чувствовать себя беззащитным перед этой обступившей нас непроглядной темнотой, перед теми, кто, затаив-шись во мраке, смотрит на нас и лишь выжидает удобного момента, чтобы броситься и сожрать… И, хотя оба мы понимали, что страхи эти, по большей части, плод наше-го воображения, легче от этого не становилось.
— Давай, дарга, сначала ты маленько спи, а моя будет костер караулить, потом меняйся! — предложил единственный разумный выход Серега. Уговаривать меня не пришлось. Поплотнее завернувшись в штормовку и натянув на голову капюшон, я повернулся спиной к пышущим жаром углям костра и мгновенно уснул. Проспал я почти до утра. Вместо условленных двух часов Серега дал мне отдохнуть без малого четыре. Видя, что я проснулся, он улегся на мое место и мгновенно захрапел. Я подбросил в костер остатки сучьев и щепок, закатил в середину костра толстый комель, оставшийся от лиственницы. Теперь можно было не беспокоиться — часа на два моего костра должно хватить, а там и солнышко взойдет. Борясь с дремотой, подсушил у огня отсыревшую штормовку, собрал разбросанный вокруг лапник и, закурив, прилег на эту душистую, колючую постель и не заметил, как заснул, самым бессовестным образом забыв про порученное мне дежурство. Разбудило меня шумное сопение и чавканье. Костер прогорел, лишь от обуглившегося комля валили клубы серого дыма. Они смешивались с седыми прядями тумана, и в этом непроницаемом, белесом мареве, совсем рядом – казалось, на расстоянии вытянутой руки, довольно похрюкивая, собирал и, чавкая, жрал нашу рыбу медведь. Я торопливо толкнул Серегу, и тот, еще ничего не соображая спросонок, навскидку шарахнул из карабина туда, откуда доносилось сытое, довольное урчание пирующего зверя. От грома выстрела заложило уши, прянули от костра в темноту испуганные лошади. Горное эхо подхватило его, и словно грозовые раскаты покатились по распадкам, пугая спящую тайгу. И в ту же секунду, заглушив гром выстрела, рявкнул смертельно перепуганный медведь…
До самого рассвета мы больше не сомкнули глаз. Палили громадный костер, испуганно вздрагивая при каждом постороннем шорохе, доносившемся из предрассветной темноты. Больше всего мы боялись, что ненароком поранили зверя. К счастью, все страхи наши были напрасны. Когда окончательно рассвело, совсем рядом с костром увидели мы вырванные могучими когтистыми лапами в порыве панического бегства куски дернины, комья земли. А все вокруг, даже кусты на пути бегства медведя, все было густо забрызгано медвежьим пометом. На смену ночным кошмарам пришло безудержное, какое-то истерическое веселье.
— Гляди, гляди, дарга. Как хайракан испугался сильно! — хохотал, хлопая себя руками по бокам, Серега. — Однако, далеко побежал, не придет больше!
Так, с шутками и смехом мы распалили пожарче костер и впервые за минувшие сутки вдоволь напились густого терпкого чаю. Вечернюю уху вполне можно было подавать как заливное из хариусов. Мы просто нарезали ложками и отправляли в рот жирные ароматные куски прохладного желе.
Ярко светило солнце, мирно, спокойно паслись невдалеке наши лошадки. Словом, все указывало на то, что никакой опасности поблизости нет. И все-таки на душе было как-то неспокойно. А тут еще на глаза мне попалось вчерашнее удилище. Оно было переломлено напополам, и половинки его были глубоко вдавлены в мягкую землю тяжелой лапой нашего ночного гостя. Только сейчас обратил я внимание на то, каких размеров был навестивший нас зверь. Сапог сорок первого размера свободно умещался в этом отпечатке, не доставая даже до начала когтей.
Время, между тем, близилось к полудню. Подобрав с земли несколько рыбин потолще и пожирнее, я приспособил их на прутьях жариться над углями, а сам прикинул наш улов. Даже после ночного разбоя, учиненного медведем, я насобирал полсотни отборных рыбин.
А солнышко припекало так, что было ясно — к вечеру большая часть нашего улова будет годна разве что собакам. Пришлось перетаскивать рыбу поближе к костру и, устроившись на бревне, срочно потрошить и солить пойманных хариусов, благо, соли мы захватили вполне достаточно.
