«Я развернула бурную деятельность…»
О том, как в нашем городе возникла и сформировалась театральная труппа, рассказывает основатель Шуйского театра Заслуженная артистка России Екатерина Мазурова
…Я развернула бурную деятельность. Раздобыла где-то тёсу, нашла плотника и объяснила ему, как надо строить. Плотник оказался человеком добросовестным. Сцену он соорудил добротную, под стать сцене и декорации, поднять которые под силу было разве что библейскому Самсону, выстроил на сцене настоящую комнатку с окнами, на подоконниках которых можно было свободно сидеть вдвоём, навесил настоящую дверь…
Моя первая роль
И когда я увидела эту комнатку, оклеенную свежими обоями, душа моя ликовала — есть сцена! К моему удивлению, любителей театрального искусства нашлось очень много. Пришёл даже «режиссёр», как он сам отрекомендовался, Миша Пащенко. Кто он был на самом деле, мы не знали, да и не стремились узнать.
Мне удалось разыскать несколько водевилей, маленьких пьес, и кружок начал репетиции. Всей душой я занялась организаторской работой. Доставала, где могла, реквизит. Бегала за любителями, которые опаздывали на репетиции, писала и расклеивала афиши. Так было до того дня, когда одна из наших артисток приболела. И тогда-то режиссёр обратился ко мне.
— Катя, выручай! Одевайся живо. Видишь, Дуськи нет! Придётся тебе играть! Больше некому.
— Да что вы, — говорю, — я же на репетициях не была. Как я сыграю? Я только суфлировала!
От волнения я заревела. Слёзы текут по щекам, а меня гримом мажут, роль подчитывают. Этот первый выход на сцену помню и сейчас. Стою. Сердце стучит. В глазах темно. Руки — ледяные. Как бы, думаю, самовар донести. А то ведь упаду, обварюсь! Вышла на сцену с самоваром — и ничего не вижу! Где-то вдали тёмная дыра зала, в горле сухо, ноги не идут, а стол, кажется, за десять вёрст от меня. И одна только мысль — дотащить самовар. Как дошла, и не помню. Ставлю я самовар, «купец» что-то спрашивает по ходу пьесы, я отвечаю, а что — не знаю. Он снова спрашивает, я вновь что-то отвечаю. А в зале шум, смешки! Ну, думаю, пропала! Наверное, у меня юбка сваливается. Теперь позор мне! Спадёт она, как со сцены убегать буду?! Однако страхи оказались напрасными. А смех этот дружеский был, подбадривающий. Держись, мол, Катюша! Режиссёр за кулисами встретил, обнял, поцеловал: «Ну, Катька! Ну, молодчина! Как ты с ролью-то здорово справилась! Поди-ка! Да ты что же, дурища, от ролей-то отказывалась раньше? Тебе же играть надо. Играть!»
Театральный кружок
В Шуе в то время работала артистическая труппа под управлением режиссёра Наталии Николаевны Борисовой. Актёры в ней были профессиональные, в основном, из московских театров. Публика буквально валом валила на их представления. И мы изо всех сил старались учиться игре у больших мастеров. У нас были открыты три группы, в которых преподавали Н. Н. Борисова, Г. С. Свободин и Е. Ф. Боур. Грим преподавал Н. П. Матрин, балет — Снежина, дикцию и декламацию — Звездич.
Григорий Семёнович Свободин, коренастый, крепкий человек средних лет, был темпераментным, колоритным актёром. Играл он больше бытовых любовников, но очень выразительно. Замечательный рассказчик, умеющий описать ситуацию с тонким и добрым юмором, он был любимым нашим учителем. Евгений Фёдорович Боур был человеком иного склада. Небольшого роста, худенький, он на сцене преображался. Даже играя комических персонажей, делал их благородными. При всём этом Боур обладал джентльменскими привычками и всегда был одет с изысканным вкусом. Да и к нам предъявлял высокие требования. «Вы выбрали искусство, — говорил он, — а искусство надо уважать. В храм искусства преступно входить в грязных сапогах!»
Уроки театра и жизни
Экзаменовали нас, кружковцев, в городском театре. Актёры были дружески внимательны, подбадривали, похваливали. И на торжественном собрании нам вручили справки об окончании драматической студии. Так мы стали настоящими артистами. В городском театре главным режиссёром был в то время Борис Васильевич Ремизов. Высокий, красивый, с благородными манерами, он играл главных героев – от шекспировского Гамлета до Подхалюзина из пьесы Островского. Когда мы явились на работу, Борис Васильевич поздравил нас с началом театральной деятельности и сказал: «Имейте в виду, что больших ролей вы не получите! Будете изображать толпу лакеев с подносами, шуметь за кулисами, одним словом, будете «мягким фоном». Ясно? Если согласны — милости просим. А если нет, то мой вам совет — и не начинать актёрскую карьеру».
Боже мой! Да мы были счастливы, что стали актёрами. О каких амбициях могла идти речь?! Конечно, мы согласились. Шуйская труппа, в состав которой нас приняли, была очень сильной. В ней были мастера сцены Малого театра и театра Корша-Незлобина, театра «Скоморох», где маститая Анна Помпеевна Тегер-Глазунова играла Матрёну во «Власти тьмы» в присутствии самого Льва Николаевича Толстого! И рецензент газеты «Русское слово» оценил игру Тегер-Глазуновой выше игры прославленной Садовской! Поначалу наши старшие товарищи частенько поправляли нас, «тыкая носом», как слепых котят. Уроки мы получали часто, и весьма запоминающиеся. Например: утро, репетиция ещё не началась, в театре пусто, на сцене расставлены стулья. Наша ватага шумно вваливается первой. Ринулись к стульям и расселись на них, копируя «стариков». Входит Ремизов и, окинув всех суровым взглядом, говорит мягко: «Дети, вам следует запомнить, что пока не сели актёры, вы должны стоять. И если останется свободное место, спросите у соседа разрешения и только тогда садитесь. Да и то не разваливайтесь, как в кабаке! Здесь театр!».
Или ещё. Идёт обычная репетиция. Мы на сцене стоим по углам. В нетопленом помещении лютая стужа, а мы одеты кто во что горазд, вплоть до валенок и платков. Вдруг входит Боур в визитке, брючках в полоску, крахмальной сорочке. В бордовом галстуке поблескивает бриллиантовая булавка. С минуту стоит молча, потом торжественно говорит, и его голос как-то особенно выразительно звучит в пустом зале: «Сегодня, дети, у нас, актёров, праздник. Мы отмечаем большой, славный путь Анны Помпеевны Тегер-Глазуновой, и мы должны встретить её, преклонив колени. Пятьдесят лет на сцене — это полвека упорного труда. Это долгий, трудный и тернистый путь!»
Нам стало ужасно стыдно за свою несообразительность, за свой внешний вид в такой торжественный момент. Всей гурьбой мы бросились в костюмерную. Нам выдали костюмы разных эпох, и вот ярко, красиво одетые, причёсанные, мы аплодисментами встретили юбиляршу. Это был замечательный урок вежливости.
Как я научилась быть пунктуальной
Когда распределяли роли на пьесу «Дама с камелиями», ко мне подошёл помощник режиссёра Осколков и протянул довольно объёмистую роль. Первая моя роль! Слёзы от неожиданного счастья застлали мне глаза. Надо ли говорить, что эту роль я учила до полночи. Уснула поздно, спала крепко. Проснулась — светло! Я опаздывала на первую репетицию! Господи! Да меня просто выгонят из театра! Накинула пальтишко, на босую ногу натянула сапожки, шнуровать их уже некогда! Волосы причёсывать некогда! Пулей лечу в театр, а на крылечке стоит сам Ремизов и держит в руках золотые часы. Я подбежала к ступенькам — ноги подгибаются, дух перевести не могу, а Борис Васильевич строго смотрит на меня и говорит: «Девчонка, а заставляешь ждать актёров?!»
Однокашники потом весьма красочно описали, как влетела я в расстёгнутом платье, с волосами дыбом и лицом в слезах, сапожки съехали вроде каких-то штанов, шнурки болтались у щиколотки… Словом, посмеяться было над чем. После репетиции Борис Васильевич сказал мне:
— То, что ты так глубоко сознаёшь свою вину и так трепетно переживаешь свой поступок, облегчает её. Я тебе даже выговора не сделаю потому лишь, что вижу, насколько ты серьёзно относишься к делу. Иди, работай, да не опаздывай больше! А работа твоя над ролью мне понравилась. Вижу, что не ошибся в тебе…
Этот первый урок я так глубоко переживала, что запомнила на всю жизнь. И за пятьдесят лет работы в театре я ни разу больше не опаздывала. Я взяла за правило приходить раньше всех. И после даже бытовало в труппах шутливое выражение, особенно если мы были где-то на гастролях и жили в гостинице: «Это Мазурова в театр пошла? Ну, значит, ещё с полчасика можно в постели поваляться»…
Декорации-шедевры
…Декорации к нашим спектаклям оформлял замечательный художник Иван Иванович Голиков. Тот самый Голиков, который позднее создал всемирно известную школу Палехской лаковой миниатюры. Он один оформлял все спектакли. А за сезон мы ставили больше десятка разных пьес! Чёрненький, маленький, худенький, всегда в засаленной, перепачканной красками блузе и мятых брючках, вечно небритый, непричёсанный, он горел делом. Всего себя отдавал он театру, любимому искусству. И когда бы мы ни приходили в театр, он всегда был там и что-то красил, рисовал.
Боже мой! Какая красота рождалась под его кистью! А какие краски, какие тона! Какое тонкое знание истинно русского стиля! И кто знает, может быть, здесь рождались у него образы его будущих бессмертных палехских миниатюр, о которых заговорил потом весь мир! Трудно сказать, какие из его декораций были лучшие. Теперь, наверное, их все назвали бы шедеврами. Я помню, как он оформлял пьесу «Мещанин во дворянстве». За неимением холста, оформил сцену простыми рогожами, по которым написал французские гобелены в стиле Ватто, которые могли бы стать украшением любого музея! Но в ту пору никому и в голову не пришло оценить талант этого замечательного художника, сохранить его работы. Всё было брошено, всё погибло на чердаках и в сараях, а то и просто сгорело в печках…
От 31 Марта 2010 года Газетный вариант подготовил Вадим НАЗАРОВ. (Из книги О. и В. Назаровых «Театр и вся жизнь Екатерины Мазуровой»).
