Инне Алексеевне Милеевой исполнилось бы 97 лет.
Сама жизнь, богатая радостью открытий и горечью утрат, заставила её сесть за писательский стол, взяться за перо. Почти все события ХХ столетия тесно переплелись с её судьбой. Инна Алексеевна рассказывала: «Я прожила длинную жизнь. Всё пройденное и пережитое вместе с народом, а также события личной жизни требуют выхода. Моё поколение — свидетель и участник событий прошлого века. Нас становится всё меньше и меньше, а с нами уходит и живая память. Надо спешить запечатлеть историю и факты прошлого для будущих поколений, моих внуков и правнуков». В память об Инне Милеевой мы публикуем один из её рассказов.
ОДНА СУДЬБА НА ДВОИХ
Чёрной тучей плыл над нашей Родиной 1938 год. Люди теряли сон, прислушиваясь ночами, не остановится ли у их дома «чёрный ворон», увозивший людей навстречу мученической судьбе. Часто вслед за мужьями увозили и жён, детей отправляли в разные детдома, фактически разлучая их навсегда. Рушились семьи. До сих пор эхо тех событий доходит до нас, особенно в передаче «Жди меня», через которую разлучённые когда-то дети, ныне уже старики, пытаются разыскать друг друга.
Жили две сестры, дочери моей бабушки, Аза и Алла. Алла – это моя мама. Разные по характеру. Аза – тихая, спокойная, немного пассивная, но когда пришла её пора, не задумываясь, оставила учёбу в педагогическом техникуме и ринулась навстречу своей большой любви. Она вышла замуж за Болеслава Вахновского, дорожного техника и всюду следовала за ним, не жалуясь на кочевую жизнь. Последним местом их совместного проживания был город Ананьев (на бывшей территории Молдавии, ныне Украина), где она родилась и где встретила первый раз своего Болеслава. У них уже было двое детей, хозяйство, и жили они, как принято говорить, душа в душу. Но 28 февраля 1938 года Болеслав не вернулся с работы. Его забрали прямо с объекта в телогрейке и валенках, не дав переодеться и проститься с семьёй.
Аза пыталась в местной тюрьме разыскать мужа, надеялась передать ему что-то из продуктов и одежды, но ей ответили: «Такой не числится». Все дальнейшие попытки что-либо узнать не приносили успеха, только увеличивали душевные муки. Азе в это время было 27 лет и у неё было двое детей. Специальности не было, и попытки устроиться на любую работу были безрезультатны. Узнав, что муж Азы арестован, отказывали даже от уже данного обещания работы. Знакомые и даже друзья, встречаясь, отворачивались. Как жить и что делать в этих обстоятельствах?
В городе Балта, расположенном в 25 километрах от Ананьева, жила старшая сестра Алла со своей семьёй и мамой. Это были моя мама и бабушка. Конечно, они тут же предложили тёте Азе переехать к нам. Но местные власти Ананьева почему-то не разрешали выезд семьи из города.
И вдруг грянула беда, в Балте репрессировали мужа Аллы – Алексея Смирнова, моего отца.
У нас была очень дружная семья: папа, мама, я, одиннадцатилетняя, и мой 11-месячный братик. Жизнь складывалась нелегко, были трудности с жильём, но мы получили, наконец, казённую квартиру. Рядом жила бабушка. Мама работала лаборантом химической лаборатории и заочно училась в пединституте. Отец работал физруком.
Будучи ещё гимназистом и рано лишившись родителей, отец жил в семье старшей сестры, муж которой был до революции офицером. И вот однажды, вернувшись домой из гимназии, он не застал в квартире никого. Оказалось, что боясь преследований, семья сестры уехала в неизвестном направлении, оставив юношу, моего будущего отца, на произвол судьбы. В одном из своих интервью Михаил Задорнов сказал: «Жизнь – это тоже профессия». Вот и отцу пришлось овладевать самому этой профессией. Он работал и учился у мастеровых людей. В результате у него оказались золотые руки, характер оптимиста, затейника и добрейшего человека. В 1919 году при городской администрации для помощи советским органам в борьбе с контрреволюцией были созданы части особого назначения (ЧОН). Папа вступил в их ряды в совсем ещё юном возрасте, но вскоре стал командиром одного из подразделений. После упразднения ЧОНа отец стал преподавателем физкультуры. Вёл занятия в молдпедшколе и двух школах г. Балты.
Бог дал ему дар воспитателя. Он легко входил в контакт с любыми учениками. Отца уже давно не было, а, встречая меня или мою маму, его бывшие, особенно трудные, ученики говорили о нём с чувством большой благодарности. Он помог им найти, как они говорили, верный путь в жизни. Многие отличились в годы Великой Отечественной войны. Помню Соколова, лётчика, вернувшегося с войны инвалидом и многими боевыми наградами на груди, разведчика Кожхаря С., Гроссу П., который стал членом Молдавской Академии наук. С возрастом многие имена бывших папиных учеников забылись. Многие участвовали в подпольной и партизанской борьбе с оккупантами, часть из них погибла в застенках Сигуранцы (румынское гестапо). На мемориале в Балте стоит обелиск и два ряда надгробных плит, на которых высечены имена павших и горит Вечный огонь. Активным борцом с фашизмом мог бы быть и мой дорогой отец. Я горжусь моим отцом, имя которого я ставлю рядом с выдающимся педагогом А. Макаренко. Он умел воспитывать патриотов Родины. Оборудованный моим отцом физкультурный зал был лучшим в Молдавской автономной республике. Спортсмены, подготовленные им, брали призовые места, участвуя во многих соревнованиях. Давали выступления в городском Доме культуры. Зал всегда был заполнен до отказа. Однажды в кинохронике отец увидел выступление огромного количества спортсменов на первомайском параде в Москве. В красочных костюмах, с булавами, с обручами, лентами они на ходу, перебежками выкладывали собою лозунги, строили пирамиды, разбегались и вновь выстраивались, создавая новые композиции. Зрелище было потрясающим. И загорелся отец желанием подобным выступлением порадовать горожан на Первомай.
В конце апреля, преодолев колоссальную работу, спортсмены были готовы к выступлению на параде. Накануне отец привёз из Москвы костюмы. Утром 28 апреля 1938 года он ушёл рано в свой спортзал для раздачи костюмов и проведения генеральной репетиции. Во время этой радостной предпраздничной суеты во двор педучилища въехал «чёрный ворон», и в физкультурный зал вошли сотрудники НКВД с ордером на арест папы. Привели его домой (наш дом стоял на территории училища), сделали обыск и, ничего не найдя, конфисковали охотничье ружьё и самодельный радиоприёмник. Под конвоем повели папу со двора. Мама с 11-месячным братиком на руках стояла с полными слёз и ужаса глазами. И вдруг ринулась за ними.
Грубым окриком конвойный остановил её, а отец обернулся и крикнул: «Не волнуйся, Алуся! Я скоро вернусь! Я ни в чём не виноват! Береги…» Его грубо толкнули прикладом в спину…. Всю жизнь, вспоминая отца, я вижу длинную-длинную аллею, окаймлённую пышными кустами жёлтой акации, и удаляющуюся по ней фигуру отца в накинутом на плечи драповом коричневом пальто. Мы никак не предполагали, что он уходит навсегда и больше мы его никогда не увидим.
Рано утром мама уже стояла у дверей НКВД, пытаясь что-либо узнать о муже. В здание её не пустили, и только кто-то из сотрудников НКВД, может быть, воспитанник отца, проходя мимо, отвернувшись, произнёс: «Не у нас, в Тирасполе».
На другой день, собрав передачу и оставив грудного сынишку, мама поехала в Тираспольскую тюрьму. А там увидела громадную очередь. Жара, духота… а из маминой груди течёт молоко по животу, по ногам. Подойдя, наконец, к заветному окошку, услыхала: «Такой не числится».
Последний поезд на Балту уже ушёл. Почти без чувств упала мама на перронную скамейку. Какой-то железнодорожник подошёл, узнал, куда ей надо ехать и вскоре отправил её с каким-то маневренным паровозом. Только ночью добралась домой. А утром не смогла встать – отказали ноги. Вдруг какая-то женщина прибежала: «Скорей идите на станцию. Туда повели арестованных, может, и ваш там!»
И случилось чудо – мама встала на только что неподвижные ноги, села на велосипед и поехала на станцию. Там стоял поезд-товарняк, уже загруженный арестантами. Но к нему до самого отправления никого и близко не подпускали. Так ни с чем в отчаянии вернулась мама домой.
Пришла беда, как говорят, открывай ворота. Комендант педучилища приказал срочно освободить казённую квартиру. Найти новую оказалось очень непросто. Никто не хотел сдавать в найм квартиру жене арестованного врага народа, находя любую причину для отказа. Наконец нашлась «хата» – глинобитный, очень старый дом с чёрной от гнили и старости камышовой крышей. Её владелец тоже был репрессирован. В нём некоторое время жила женщина с открытой формой туберкулёза. В результате мой братик заболел корью, и ослабленный организм подцепил туберкулёз лёгких. Лечить было нечем, он чудом остался жив, но и по сей день с хроническим бронхитом.
На работе маме тоже удалось устроиться не скоро. Спасало то, что «хата» стояла над рекой, близ воды, имела рядом большой участок под огород. С нами поселилась и наша бабушка. Она оставалась с моим братиком, когда мы с мамой работали на огороде.
Наконец тёте Азе с детьми разрешили покинуть Ананьев. И вот однажды в начале июня перед домом остановилась телега, груженная нехитрым скарбом, с тётей Азой, двумя детьми и привязанной к телеге коровой. Так мы стали на долгие годы единой семьёй: бабушка, две мамы и четверо детей. Жили дружно, помогая друг другу, взрослые не различали, не делили нас на своих и чужих, у каждого из нас были две мамы и одна общая бабушка. Жили одной мечтой: дождаться наших любимых отцов и мужей.
Мама – человек энергичный и волевой – не могла смириться с неведением о судьбе любимого человека. Стремясь добиться правды и справедливости, она писала по разным инстанциям. Даже самому Сталину писали и она, и я. Всё было тщетно. Однажды всё-таки сказали: «Ваш муж осуждён на 10 лет без права переписки». Тогда мы не знали, что это значит. И мама, и тётя Аза надеялись, что пройдут эти 10 лет, может, и больше, но они дождутся своих мужей.
Началась Великая Отечественная война, оккупация, три года которой мы жили в полном неведении и надежде. По окончании войны мама вновь принялась за поиски следов мужа. Аза просто ждала. И вот уже в новую эпоху, которую прозвали потом «оттепелью», при другом правителе, приехал из Одессы прямо к нам домой сотрудник прокуратуры. Привёз дело отца, которое заканчивалось резолюцией: «Посмертно реабилитирован за отсутствием состава преступления» и свидетельство о смерти, где в графе «причина смерти» стояло страшное слово «расстрел». Показал и донос двух завистников-физруков, где они писали, что он был белым офицером.
А вскоре и тёте Азе пришёл пакет с такими же справками о смерти и реабилитации.
Так сёстры узнали, что они давно уже вдовы. Почему бы не сказать всей правды сразу! Теперь же правда для них стала страшным шокирующим ударом. Столько лет ожиданий, и всё напрасно! Утешение было одно: наши родные и любимые люди – не враги, они не сделали ничего плохого своей Родине и народу. Мы можем прямо смотреть людям в глаза и не стыдиться. В конце концов боль стала не такой острой. Моя мама и тётя всю свою жизнь посвятили детям и внукам, забыв о личной жизни. По-прежнему преподавали в школе, несли «разумное, доброе, вечное» в сердца и души своих учеников. Долго ещё наши семьи жили вместе. Когда они стали пенсионерами, внуки привезли их к себе в Иваново, куда были направлены на работу после вуза. Моя столетняя мама сейчас живёт в этом городе, а тётя Аза уже 3 года как ушла в мир иной. Сёстры потеряли любимых мужей, одна в 27 лет, другая в 32 и прожили вместе одной судьбой 60 лет. Старость их была окружена любовью и заботой детей и внуков. Алла, моя мама, даже написала книгу «Мои сто лет» и надеется написать вторую.
А я, её дочь, с детства перенеся все беды вместе с сёстрами, прожила и свою трудную жизнь жены, а затем вдовы офицера Советской Армии, уже несколько лет как стала шуянкой и надеюсь ещё написать о тяжёлых и светлых моментах своей жизни. Мне не пришлось пережить трагедии, которая выпала на долю моих родителей и близких. Я верю, что никому в нашей стране уже не придётся пережить что-либо подобное.
