Выполнили долг и не жалеют об этом
Накануне 32-й годовщины со дня трагедии на Чернобыльской АЭС корреспондент «МС» встретился с ликвидатором аварии Михаилом Надёжиным.
– В ночь на 26 апреля 1986 года четвёртый энергоблок Чернобыльской АЭС последовательно потрясли два взрыва — это свершилась катастрофа ушедшего XX века. Михаил Борисович, как Чернобыль начинался лично для вас?
– Началась эта история для меня неожиданно. Вроде я мирный человек, не военный, но в архиве военкомата хранятся все данные военнообязанных. В самом начале службы пришлось тушить пожары в Подмосковье. Тот год выдался на редкость сухим. Служил я в Гвардейской Таманской дивизии в Подмосковье водителем БРДМ (бронированная разведывательно-дозорная машина в Вооружённых Силах СССР — прим. ред.), которая защищает от радиации и определяет её в среде. Также она автоматически ставит за собой металлические таблички в опасных районах с надписью «Заражено!». Я уже стал забывать военную службу, но осенью получил повестку. На тот момент мне было уже 33 года. Вместе со мной «заветный билетик» получили на руки 20 человек. Когда объявили, что поедем в Чернобыль, в классе наступила мёртвая тишина. Каждый думал о своём. Но, в конечном итоге, выбор пал на четырёх человек, среди которых был и я. Поделился с товарищами по поводу предстоящей поездки, и те посоветовали мне не попадать в 26-ю бригаду противохимической защиты. В общем, нас привезли в час ночи с Киевского вокзала в лагерь, где мы впоследствии пробыли два месяца. Вышел дежурный и, поприветствовав нас, сообщил, что мы прибыли …в 26-ю бригаду противохимической защиты! Меня сразу же поставили на должность старшего химика.
– А где вы там жили и в каких условиях?
– Мы жили в палаточном лагере, в больших палатках с двухъярусными кроватями. Утром — подъём, как в армии, не объявлялся. Кто работал в первую смену, того будили в пять утра. Причём накануне тот, которому надо было рано вставать, завязывал полотенце на дужке своей кровати, чтобы дежурный знал, кого будить. Вторая смена и дневные вставали на работу в 7 утра. Наш лагерь находился в 32-х километрах от Чернобыльской АЭС.
– Как проходил рабочий день ликвидатора?
– Первый и второй реакторы работали менее, чем в километре друг от друга. Именно они подавали напряжение на 3-й и 4-й закрытый реакторы. Каждое утро мы ехали на одной машине, но, не доезжая десяти километров, пересаживались в другие, которые из заражённой зоны выехать уже не могли, так как радиационный фон превышал все допустимые нормы. По прибытии на станцию мы переодевались в рабочую одежду, а когда возвращались со смены, нас проверяли дозиметром на уровень заражённости. Ту одежду, у которой фон превышал норму, сжигали, остальную стирали специальными средствами. После работы в обязательном порядке мы принимали тёплый душ.
– Михаил Борисович, поведайте нашим читателям о нюансах вашей работы.
– В первые шесть месяцев, пока не закрыли четвёртый реактор, к работе в местах наибольшей радиации решили привлечь японских роботов. Но уровень гамма-излучений был так велик, что японская техника просто отключалась, выходила из строя. Ситуация повторилась и с вертолётом, который засыпал четвёртый реактор. Датчики перестали работать, и самолёт упал. А люди работали. Вначале мы монтировали противопожарный водопровод на третьем энергоблоке, попутно меняли грунт и засыпали привезённый издалека щебень. Работали мы и на подстанции. Но время здесь было ограничено, поскольку существовало две опасности — радиация и высокое напряжение над головой. В день мы работали не более часа: пятнадцать минут рабочих – и уходили в специальное укрытие.
– Как вас кормили?
– Очень хорошо. Через день нам выдавали красную рыбу, что в то время было огромным дефицитом. Особое внимание уделялось напиткам. После первого месяца работы нам так надоели «Фанты», «Пепси», различные минералки и компоты! Очень хотелось простой ключевой воды, как из колодца своего детства.
– Михаил Борисович, были ли особые случаи, которые надолго врезались в память?
– Когда ты молод, то опасность воспринимаешь, как подвиг, её не видишь. Но был один случай, после которого, действительно, нам стало страшно, и мы поняли, что такое радиация. Один из военнослужащих при нас упал в обморок. Его направили в госпиталь в Киев. Руководство такие случаи не афишировало. Но если военнослужащий получал радиацию сверх нормы, у него появлялся кашель, который долго не прекращался. После проверки таких людей оставляли в лагере на несколько дней, и зарплата им не шла. На Чернобыльском жаргоне это называлось «отстой».
– Как при таких условиях вы проводили свой досуг?
– Скажу сразу: спиртное мы вообще не употребляли. А женщин видели за два месяца один раз, когда приезжали с концертом артисты. И это хорошо!
– Расскажите читателям о вашем возвращении домой.
– Оказывается, я совсем не должен был ехать в Чернобыль. В это время я учился заочно в ШГПУ, и меня не должны были посылать. Но когда узнали, то начальство стало меня посылать на работу каждый день, чтобы я набрал норму радиации и вернулся домой.
– Немного щекотливый вопрос, можете не отвечать: сколько вам заплатили за столь опасную для жизни работу?
– Ничего секретного тут нет. Всем платили по-разному. На работе сохранился 100-процентный заработок, и за каждый день, проведённый на станции, – в трёхкратном размере. В конечном итоге, я получил 1000 рублей, что в те времена было приличной суммой.
– Как распорядились вы этим несметным «богатством»?
– Приобрели стенку «Эхо» Шуйской мебельной фабрики, она до сих пор стоит в квартире как напоминание о Чернобыле. И сохранилась в отличном состоянии!
– Сказалось ли пребывание в заражённой зоне Чернобыльской АЭС на здоровье?
– Вся информация об АЭС была зашифрована вплоть до 1991 года. И только тогда, когда сняли гриф «секретно», нам выдали удостоверения. И из-за отсутствия внятной информации, люди боялись даже руку мне подать. Но мне очень помогло моё спортивное прошлое. Уровень подготовки довольно приличный. Даже не вспомню, когда болел. В последнее время давление стало повышаться, но незначительно. А так всё отлично! А вот сорока моим товарищам не так повезло, они ушли в мир иной слишком рано.
– Михаил Борисович, как обстоят дела в Шуйской организации «Чернобылец» сейчас? Какие мероприятия вы планируете провести в этом 2018 году? Есть ли что-то новое?
– К моему большому сожалению, о нас вспоминают только к 26 апреля. Мы обращались к администрации города не раз, но ответ уже и предсказывать не стоит: денег нет. За свой счёт покупаем гвоздики, медали, устраиваем памятные встречи. На Троицком кладбище установили стелу и вокруг расположили мраморные плиты с именами ушедших земляков. Каждый год этот список пополняется. Нам очень хочется, чтобы о нас, чернобыльцах, вспоминали не только накануне Дня памяти.
– Михаил Борисович, считаете ли вы себя героем?
– Конечно же, нет. Я честно выполнил свой воинский долг. Только и всего. И не жалею об этом!
Приглашаем всех желающих и родственников погибших чернобыльцев 26 апреля на День памяти. 9-00 – Покровский храм. 10-00 – Троицкое кладбище. 11-00 – Культурно-досуговый центр «Исток» (ост. «Главмаг»).
От 24 Апреля 2018 года Марина ГРАЧЁВА, фото из архива М. Б. НАДЁЖИНА.
