Родник
Конфликт
Два неразлучных друга, Николай Степанович и Виктор Иванович, уже третий день не спеша сплавлялись на стареньком катамаране по горной реке Харазуда. Погода была прекрасная, и, лениво подгребая вёслами то влево, то вправо, уходя от торчащих из воды огромных валунов, они так же лениво вели между собой беседу. Собственно говоря, назвать это беседой было нельзя, просто друзья перекидывались ничего не значащими словами, молча наслаждались красотами этого сурового края и тёплыми лучами августовского солнца. Когда-то, давным-давно, они вместе служили в Приволжском военном округе, где и познакомились, а потом стали неразлучными друзьями. Оба занимались тяжёлой атлетикой, мечтали о рыбалке и охоте, о далёких краях и неизведанных землях. После армии вместе уехали на одну из комсомольских строек, потом на другую, потом на третью, да так и остались на Севере. С тех пор прошло более сорока лет, они уже давно на пенсии, но уезжать на материк даже и в мыслях не было.
— Слышь, Иваныч, сколько лет я здесь живу, а всё кажется, что в гостях нахожусь, — сказал Николай. — До смешного доходит, всё время смотрю под ноги, чтоб на ягодку не наступить, мох не содрать, ветку не сломать.
— А ничего смешного здесь и нет. Все мы гости в этом мире, — ответил Виктор, усиленно выгребая вправо. — Только ведём себя как хозяева, что в корне неправильно. Насколько наш край суровый, настолько и ранимый. Видел же — вездеход, наверное, лет десять назад прошёл, а след не зарастает.
— Да, это так. Гробим природу, — согласился Николай и замолчал, внимательно вглядываясь вдаль. — А ну-ка, Иваныч, давай-ка к острову пристанем. Похоже, опять туристы намусорили.
— Да какие это туристы, Степаныч! — Виктор ругнулся. — Они без этих новомодных зажигалок и костёр не разведут.
— Не разведут, это точно, а вот пожар устроить могут.
Выйдя на берег, друзья не спеша подошли к стоянке. Первое, что бросилось в глаза, это штук пятнадцать чурбачков, расставленных полукругом возле давно погасшего кострища, да огромная, литров на десять, бутылка из-под шампанского.
— Однако хозяева жизни гуляли здесь, — глядя на неё, сказал Виктор.
— Похоже, что после баньки они этим пойлом баловались. И смотри, Иваныч, даже банки не обожгли, — Николай сплюнул. — Ну что за люди!
— Ладно, Степаныч, давай выгружаться. Сейчас перекусим и порядок наведём.
Они развели костёр и, пока закипал чайник, собрали пакеты, что висели, разбросанные ветром, на кустах, какие-то разноцветные обёртки, банки из-под тушёнки, и буквально через десять минут только кострище да сложенные на возвышенности чурбаки напоминали о брошенной туристической стоянке.
— Ну вот, Николай, и порядок, а ты ругался. — Виктор начал разливать душистый, заваренный на дикоросах чай.
— Да как тут не ругаться, Иваныч, — открывая банку с тушёнкой, продолжал возмущаться Николай. — Вон сзади туристы идут, видел же сам: порядок в лагере. Ни клочка бумаги, ни окурка на земле.
— А ты их не сравнивай. Сзади старая гвардия идёт, ценители природы, а это — потребители. Вон чурбаки видел? Живое дерево валили! Им за сухостоем лень сходить, а чтоб валежник собрать, так это вообще унижение.
— Ладно, здесь всё понятно, — сказал Николай, поднявшись. — Заканчиваем перекус, заливаем костёр и уходим.
… Река уносила их всё дальше и дальше на Север. Остался позади Полярный круг и окружающая природа резко изменилась. Исчезла густая тайга с её роскошными берёзами и непроходимым буреломом. Уже чувствовалось холодное дыхание тундры, а вдоль реки, спрятавшись за небольшими сопками, стояли вплотную друг к другу изуродованные северным ветром упрямые лиственницы. Река стала не только шире, но и полноводнее. Исчезли перекаты, пороги, да и валунов больше не наблюдалось. На пятый день своего сплава мужики услышали звук работающей бензопилы и вскоре за поворотом увидели стоянку туристов. Судя по количеству вытащенных на берег плавсредств, команда была немаленькая. Пять перевёрнутых вверх дном байдарок, два катамарана и три каяка говорили о серьёзной организации сплава. В разных местах стояли разноцветные палатки, а на большой, явно расчищенной поляне был натянут тент и оттуда тонкой струйкой поднимался дымок. Снова послышался треск бензопилы, и было видно, как небольшая лиственница бесшумно легла на землю.
— Давай подойдём, — Николай сильным рывком весла повернул катамаран к берегу. — Ты только не психуй, Степаныч, может, они сухостой валят.
— А вот сейчас и посмотрим, что там за сухостой. Ты только ружьишко своё прикрой, нечего городской люд-то пугать.
Сначала их озадачило странное поведение туристов. Не заметить одинокий катамаран на довольно широкой глади спокойной реки было невозможно, но никто не обращал никакого внимания на плывущее к ним судно. И, что совсем выходило за всякие рамки приличия, встречать их никто не вышел.
Причалив к берегу, мужики подтянули повыше свой катамаран и по небольшому обрыву поднялись на поляну. Сразу бросилось в глаза обустройство лагеря. На натянутых между деревьями верёвках сушилась постиранная одежда, проветривались спальники, висели полотенца. Из распиленных вдоль лиственниц был сколочен довольно неплохой стол, а кострище было полностью окружено сооружёнными для отдыха брёвнами. Возле слабо горящего костра сидело трое парней и две девушки. Не обращая никакого внимания на вновь прибывших, они слушали какую-то, похоже, очень грустную песню, что под звуки гитары пел один из тинэйджеров.
— Здорово, мужики! — крикнул удивлённый таким равнодушием Николай. — Кто тут у вас старший?
— А вот он идёт, — показывая куда-то за спину Николая, сказала одна из девушек. Он оглянулся. К ним подходил мужчина довольно крупного телосложения, с шикарной бородой настоящего бродяги шестидесятых и японской бензопилой в руках.
— Кто такие, и что вам здесь надо? — довольно грубым тоном спросил он.
— Вообще-то живём мы здесь, — как бы извиняясь, сказал Николай. — Вот сплавляемся потихоньку, рыбку ловим, ушицу варим, отдыхаем, значит. А тут смотрим: палатки стоят, байдарки, катамаран опять же. Дай-ка, думаем, зайдём, поинтересуемся, откуда народишко-то.
— Местные, значит…
— Ну да, аборигены мы, — улыбаясь, откликнулся Виктор. — А вы, похоже, столичные будете?
Как-то незаметно затихла гитара, и Виктора с Николаем молча окружили туристы. Они с интересом слушали разговор приезжих с капитаном.
— Да, столичные, а что? — бородач явно не желал общаться с гостями.
— А кто это вам, столичные, разрешил листвянку валить? — Николай говорил спокойно, даже как бы равнодушно. — Она здесь с таким трудом каждый метр завоёвывает, а вы её, страдалицу, пилой да под корень. Аль валежника вам не хватает?
— А в чём здесь криминал? — возмутился бородач. — Я считаю, что её здесь не убудет. Ну, спилили парочку, время пройдёт, новые деревья вырастут.
— Видишь, Иваныч, — Николай обратился к другу, — столичные говорят, что не убудет, а ты всё твердишь: беречь надо, беречь надо. Похоже, что они хозяева, а не мы. Ладно, тогда я на секунду отойду.
Николай спустился на берег, подошёл к своему катамарану, откинул брезент, взял ружьё и поднялся на поляну.
— Ты, капитан, на каком судёнышке идёшь? Надеюсь, на катамаране? Он приподнял ствол, и, не успел Виктор сказать и слово, как три выстрела из ИЖ МР 153 прошили катамаран.
— Ты посмотри! И я тоже здесь криминала не вижу, ну стрельнул и стрельнул, а с тебя не убудет, — Николай похлопал опешившего бородача по плечу. — Думаю, пока ты его отремонтируешь, и новые листвяночки поднимутся. Погнали дальше, Иваныч. Хозяева сейчас о жизни думать будут, не надо им мешать. Да! Там, сзади, ещё три аборигена идут, а один из них сильно не любит звук бензопилы. Так что счастливо оставаться. И берегите природу!
Они молча стащили катамаран на воду и так же молча пошли вниз. Лёгкий попутный ветерок подгонял транспортное средство, тихо журчала вода под баллонами да тоскливо пищали редкие комары, нарушая первозданную тишину.
— Жёстко ты с ними, — где-то минут через двадцать сказал Виктор. – Хороший ведь катамаран был, я думаю, одного бы выстрела хватило.
— Да не знаю, Иваныч, с чего это я так взорвался? Всех ведь не приучишь к порядку.
— Ну, всех, может, и нет, но многих! Они теперь везде рассказывать будут, что местные не любят, когда деревья пилят.
— Вот на это и я надеюсь.
— Степаныч, а о каких ты ещё аборигенах говорил?
— Да это я так, для острастки. Чтоб не расслаблялись.
Пётр КАРАУШ
Дождь
Дождь. Каким же разным может быть дождь! Один внезапный, шумный, летящий. Другой противный, ненужный, нескончаемый. А третий капельный: кап-кап… и нет его. Четвёртый…
Но это всё обычные дожди. А бывает дождь совершенно фантастический и таинственный. И не важно: приходит он неспешно или внезапно, главное — мощно. Он заполняет всё пространство не только от неба до земли, но и от края до края. Он окутывает дождевой пеленой всё, что попадается на его пути. Он слизывает своим прозрачным языком все пылинки с листвы, с травинок, с цветов, со скамеек, с заборов…
Но самое удивительное — его скольжение по оконным стёклам. Дождевые струйки стремительно несутся по стеклу, сталкиваясь, сливаясь, изменяя траекторию движения, при этом продолжая свой неудержимый бег куда-то вниз.
От мощного потока воды невозможно оторвать взгляда. Это зрелище завораживает. А что может быть более потрясающим в дож-
де, как не эти водные узоры на стекольном холсте? Даже не нужно иметь сильное воображение, чтобы разглядеть мгновенно меняющиеся причудливые дождевые картинки. И не только те, что на самом стекле, но и те, что возникают в искажённом водой пространстве за окном. Очертания деревьев, домов, столбов теряют чёткие границы и, размываясь и искажаясь, создают неправдоподобный и потрясающий пейзаж.
Ещё загадочнее дождевые картины смотрятся поздним вечером или ночью, когда их эффект усиливается трепетанием света реклам и уличных фонарей.
Всё это будоражит, волнует, увлекает, и невозможно оторваться от такого фантастического рисунка. А автор всего этого — дождь. Такой вот необыкновенный дождь.
Людмила ЛАД
