Обыкновенная жизнь
Так говорят о своём жизненном пути миллионы советских людей. Но их ратными и трудовыми подвигами держался весь русский мир.
Дом, который полвека назад построил в Колобове Геннадий Петрович Иванов, самый крайний на улице. За ним заметённое снегом поле, а дальше сквозь пелену метели угадывается тёмная полоска леса. Калитку открыла дочь Геннадия Петровича. «Проходите, отец ждёт!» — пригласила она. Разговор поначалу не клеится…
Повестка в армию
— А что рассказывать-то? — в ответ на мою просьбу рассказать о себе пожимает плечами Геннадий Петрович. — Я ведь фактически не воевал. На фронте был всего четыре дня в конце апреля сорок пятого. Из военных наград только медаль «За победу над Германией»…
Но постепенно, понемногу, слово за слово, разговорились.
— Я родом из деревни Слёзкино, Студенецкого сельсовета, — неторопливо вспоминает Геннадий Петрович. — От деревни нашей сейчас и следа не осталось, немногие и припомнят, где была такая, а деревня была большая, хорошая. Место красивое. Рос, как все деревенские мальчишки той поры. Жили небогато, но не голодали. У родителей нас шестеро — кроме меня, ещё двое сыновей да три дочери. Мне и пяти лет не было, когда мать умерла. Отец вскоре женился второй раз, а через год, в тридцать третьем, я пошёл в школу. Первые два года учился в Федотове, потом перевели в Студенецкую школу, а ещё через два года — в Колобово. После шестого класса моя учёба закончилась. Старшего брата призвали в армию, я у отца за главного помощника остался. Работал в колхозе, по дому по хозяйству помогал, а в октябре сорок четвёртого, мне тогда и восемнадцати-то не было, пришла повестка из военкомата. Собственно, для меня это не было неожиданностью. Старший брат к тому времени уже почти три года воевал.
«Переживали, что повоевать не успеют…»
Собрали нас в Колобове человек, наверное, пятнадцать-двадцать и из Колобова, и из окрестных деревень повезли на телегах в Шую, потом в Иваново. Там отобрали тех, у кого образование было шесть классов и выше, и направили в полковую пехотную школу младших командиров в Муром.
Почти шесть месяцев гоняли нас самым беспощадным образом — учили стрелять днём и ночью, рыть окопы, устраивать пулемётные огневые точки, бросать гранаты — словом, всему, что может потребоваться на фронте. Наверное, если бы так же готовили солдат перед началом войны, таких ужасных потерь первых месяцев войны не было бы…
Проучились до апреля 1945 года, готовились к тому, что скоро получим сержантские погоны и разъедемся по частям, на фронт. Многие переживали, что повоевать не успеют — война-то заканчивалась, бои уже шли на подступах к Берлину, а получилось по-другому.
Война закончилась на 4‑й день
Подняли ночью по тревоге, погрузили в эшелон и повезли. Куда? Никто ничего не говорит. Привезли в Латвию. Какая-то небольшая станция. Разгрузились, тут же распределили по частям. И попал я заряжающим на САУ-76. Уже на следующий день наша самоходка вместе с другими выдвинулась на боевую позицию, с которой три дня вели огонь по немецким укреплениям. Позднее я узнал, что это было начало четвёртой курляндской наступательной операции, а мы принимали участие в артиллерийской подготовке к наступлению в районе Вентспилса. А на четвёртый день моя война закончилась. Так же быстро, как привезли, нас отправили обратно в Муром. Наверное, повезло. На том направлении жестокие бои продолжались до 15 мая, и наши войска несли очень большие потери. Но тогда был приказ Верховного главнокомандующего о том, чтобы необстрелянную молодёжь в бой не бросать, и нас вернули доучиваться. 9 мая 1945 года был последним днём моей учёбы в Муромской полковой школе. Отпраздновали день Победы, а на следующий день меня и ещё нескольких курсантов перевели в посёлок Костерево в 42‑й отдельный учебный танковый полк, где нас стали учить на командиров орудия на СУ-76М. Именно на такой, на какой я три дня воевал в Латвии. Кстати, сразу после возвращения в Муром вызвали всех нас в штаб полка и взяли подписку о неразглашении сроком на 10 лет. Что за необходимость была в такой секретности — не знаю, но когда я много лет спустя пришёл в военкомат, чтобы подтвердить участие в боевых действиях, мне ответили, что курсанты Муромской полковой школы того периода, когда я там учился, ни в каких боевых действиях участия не принимали…
На дальний Восток, в Корею
— Через год, — продолжает рассказ Геннадий Петрович, — получил сержантское звание, и вместо того, чтобы ехать по распределению куда-нибудь в часть, попал снова на учёбу. На этот раз в Горький. Стали переучивать на командира орудия танка Т-34. Так с небольшими перерывами и учился до декабря 1946 года, когда по распределению попал служить снова в Прибалтику — в Латвию на базу хранения танков близ Вентспилса. Через несколько месяцев нас перевели сначала в Литву, потом в Калининград, тогда он назывался ещё по-старому — Кенигсберг. До лета 1950 года служили спокойно, в основном, ходили в караул да занимались обслуживанием техники, а летом пятидесятого, когда началась война в Корее, вся техника с нашей 964-й военной базы была направлена на Дальний Восток, в Корею. Сначала грузили танки на железнодорожные платформы, так отправили три эшелона, а оставшиеся шли своим ходом до порта, а там грузили на корабли и морем в Корею. А осенью того же пятидесятого года я демобилизовался.
Трудовые будни
Идти работать в колхоз за «палочки» не захотел, поехал в Иваново к сестре. Думал устроиться на работу, а в городе нигде на работу не берут — везде требуют либо трудовую книжку, а в колхозах их не выдавали, чтобы удержать людей, либо справку о том, что ты не сельский житель и никакого отношения к сельскому хозяйству не имеешь. А у меня ни того, ни другого! Полгода мытарился, пока, наконец, не повезло. Пришёл к сестре, а у неё в гостях какой-то мужик. «Это и есть твой брательник, о котором рассказывала? — спрашивает. Познакомились, посмотрел он на меня. — Ладно, приходи завтра в стройтрест, попробую помочь».
И был-то он никакой не начальник, а всего бригадир сантехников, а всё решил в лучшем виде. Зашёл он утром к начальнику, о чём-то поговорил, выходит, улыбается: «Пиши, — говорит, — парень, заявление о приёме на работу. Будешь у меня подсобником». Вот так, буквально за полчаса решился вопрос, который законным путём я не мог решить почти полгода и неизвестно, решил бы вообще когда-нибудь. Но проработал я там недолго.
Из дома сообщили, что умер отец, и мне пришлось вернуться в деревню. Но теперь у меня на руках была трудовая книжка, и я смог устроиться на фабрику учеником поммастера. Пока учился, получал 260 рублей в месяц, а закончил учёбу и был зачислен в запас в ожидании, когда освободится место. Стал получать 300 рублей в месяц. Разве на это проживёшь, если на рынке буханка хлеба 100 рублей стоила? Почти два года дожидался, когда освободится место на фабрике, перебивался разовыми заработками, надеялся, что вот-вот получу работу и всё, наконец, будет нормально. Ведь у меня к тому времени уже семья была, дочь родилась. Получил место поммастера на Колобовской фабрике, но с мастером не повезло. Невзлюбил он меня, и в 1954 году вынужден я был рассчитаться. Поехал работать в Сибирь, в Ангарск. Нормальные работники там всегда ценились. Устроился на «почтовый ящик», вскоре получил квартиру, всё было хорошо, но, к сожалению, опять ненадолго. Вмешались теща и мать и общими усилиями перетащили нас обратно в Колобово. Снова пришёл поммастером на фабрику и работал до самого выхода на пенсию.
Вот, вроде, и всё. Обыкновенная жизнь.
С Геннадием Петровичем трудно не согласиться. Действительно, обыкновенная жизнь. Так жили в те нелёгкие годы миллионы. Но трудом этих миллионов обыкновенных людей делалось и делается всё на этой земле. Они считали, что не совершали подвигов, защищая Родину от врага, восстанавливая страну из руин, делая её великой и могучей державой. Верховный Главнокомандующий в одном из своих выступлений, назвал этих людей винтиками. Но без этих «винтиков» не было бы ни нашей общей Великой Победы, не было бы и самой нашей страны.
